Я начал заниматься Аштангой почти одновременно с поступлением в докторантуру. Я изучал теории развития человека у Платона, Руссо, Канта, и их современных критиков. В особенности меня интересовала роль эроса, или любви в формировании личности. Этот интерес, конечно, был глубоко личным. Он был тесно связан с моим собственным противостоянием ужасной потере.

Йога была мне неинтересна. Я считал ее чем-то поверхностным, занятием для людей с дурным вкусом, не знающих, что еще делать со своими телами. Но я был подавлен глубокой и непреходящей печалью, владевшей мною в течение долгого времени. Кто-то убедил меня попробовать Аштангу, и посоветовал местного учителя. Поскольку все прочие варианты истощились, я дал йоге шанс, и эффект был ошеломительным.

Аштанга ворвалась в меня. Он коснулась моих ран, заставила меня трепетать. Она заставила меня жаждать растворения. Она заставила меня снова хотеть жить. Пока я не попробовал Аштангу, я представлял свое страдание как нечто неосязаемое, отдаленное и не имеющее отношения к моему телу. Но благодаря Аштанге я начал осознавать свое тело, и увидел, что оно было наполнено горем. Она показала мне, что мое тело было центром всего, что я чувствовал. Она даже показала мне, как и где хранились мои страдания. Направляя туда свое дыхание, я дышал тяжело, с усилием, но я чувствовал, как что-то во мне пытается освободиться. Это было нечто бездонной глубины и красоты, настоящее откровение.

Несмотря на то, что я едва мог это выносить, я принял решение практиковать ежедневно, и никогда не оглядывался назад. Практика была болью. Было много трудных моментов – воспоминаний, распознавания, борьбы. У меня была серия переживаний, на уровне эмоций и восприятия, изменивших лежащие в основе взаимоотношения с самим собой, и позволивших встретить себя, по крайней мере, в некоторые пиковые моменты, с любящей добротой. И в эти мгновения тьма уступила место осознанию.

Поначалу я не хотел слишком погружаться в философию йоги, потому что прекрасно знал, как философия может все испортить. Я просто хотел ощущать это. И я ощущал ровно столько, сколько мог выдержать. Однако со временем, когда я почувствовал почву под ногами, пришло страстное стремление понять, что именно происходило со мной в йоге. И как только я начал изучать мудрость традиции, моя интеллектуальная жизнь тоже перевернулась.

Неожиданно для меня, философия йоги прояснила и осветила западную философию, которой я занимался. Несмотря на разные языки, они пробирались сквозь одни и те же изначальные проблемы, и часто предлагали весьма схожие решения. Я пришел к выводу, что некоторые древние философы, такие как Сократ и Плотин, и даже современные, такие как Руссо и Витгенштейн, были столь же целеустремленными, как и постоянно предававшиеся аскезе йогины.

В то же время, я начал отдалять себя от безостановочного танца ума. Чем больше я практиковал йогу, тем больше я мог видеть сквозь определенные проблемы философии; не то чтобы я находил ответы, но я понимал, как отпустить предпосылки, делающие их столь трудными для понимания. Постепенно йога научила меня, как удерживать ум на расстоянии, и как искать руководства у других своих сторон.
Я получил степень, и провел год в качестве постдокторанта, размышляя о том, что предпринять дальше. Я приехал в Боулдер, чтобы провести лето, обучаясь у Ричарда Фримана. В первый же день я встретил свою будущую жену и мать моих детей. В конце лета Ричард и Мэри попросили меня преподавать йогу в их студии, так что я отклонил уже принятое предложение о позиции помощника профессора в университете Вирджинии, и остался в Боулдере, чтобы учить йоге. Это было самое лучшее безответственное решение, которое я когда-либо принимал.

Йога остается основным ориентиром моей жизни. Я вижу йогу как практику раскрытия навстречу полноте опыта, то есть – изобилию, сиянию, непреодолимости созидающей действительности. Йога научила меня присутствовать как внутри себя, так и внутри моих взаимоотношений. Я ни в коем случае не претендую на то, что достиг в этом хоть какого-то мастерства, но постепенно йога приоткрывает мне полную блаженства тайну сочувствия как абсолютной открытости перед действительностью. Это центральная тема моей истории любви с йогой.

Перевод: Анна Гурьева.